Прежде чем я вошла в шлюз, поступило послание от лейтенанта Скаайат лейтенанту Оун. Короткое. «Я сказала, оставайся на связи. Я на самом деле имела это в виду».
Лейтенант Дариет произнесла:
— Видишь, я же тебе говорила.
Но лейтенант Оун не ответила.
В какое-то мгновение я снова открыла глаза, подумав, что слышала голоса. Вокруг меня все было голубым. Я попыталась моргнуть и обнаружила, что могу только закрыть глаза и оставить их закрытыми.
Позже я снова открыла глаза, повернула голову вправо и увидела Сеиварден и девочку, сидящих на корточках по обе стороны от доски Тиктик. Значит, я вижу сон или у меня галлюцинации. По крайней мере, у меня больше ничего не болело, что, по размышлении, плохой знак, но я не могла заставить себя встревожиться из-за этого. Я снова закрыла глаза.
В конце концов я проснулась — действительно очнулась и обнаружила себя в маленькой комнате с голубыми стенами. Я лежала в постели, а на скамье рядом сидела Сеиварден, прислонившись к стене, и вид у нее был такой, словно она в последнее время не спала, причем — даже в большей степени, чем обычно.
Я подняла голову. Мои руки и ноги были обездвижены восстановителями.
— Ты очнулась, — сказала Сеиварден.
Я снова опустила голову.
— Где мой рюкзак?
— Здесь. — Она наклонилась и подняла его так, чтобы я увидела.
— Мы — в медицинском центре в Терроде, — догадалась я и закрыла глаза.
— Да. Как думаешь, ты сможешь поговорить с врачом? Потому что я совершенно не могу понять, что она говорит.
Я вспомнила свой сон.
— Ты научилась играть в Тиктик.
— Это другое. — Это был не сон.
— Ты продала флаер. — (Ответа не последовало.) — Ты купила кеф.
— Нет, — возразила она. — Я собирался это сделать. Но когда я проснулся, а ты ушла… — Я услышала, как она неловко поерзала на скамье. — Я собирался найти дилера, но меня встревожило, что ты ушла и я не знал, где ты. Я стал думать, что, может быть, ты меня бросила.
— Ты перестала бы тревожиться, как только приняла кеф.
— Но у меня не было кефа, — заявила она, и это прозвучало на удивление здраво. — А затем я вернулся и узнал, что ты выехала.
— И ты решила найти меня, а не кеф, — сказала я. — Я тебе не верю.
— Я тебя не виню. — Она молчала пять секунд. — Я сидел здесь и думал. Я обвинил тебя в том, что ты ненавидишь меня, потому что я лучше тебя.
— Я ненавижу тебя не поэтому.
Она не обратила на это внимания.
— О милость Амаата, то падение… это я виноват, и я был уверен, что я — покойник, а если бы произошло наоборот, я бы никогда не прыгнул, чтобы спасти чью-то жизнь. Ты никогда не ползала на коленях, чтобы пробиться куда-нибудь. Ты находишься на своем месте потому, что ты охренительно искусна и готова рискнуть всем, чтобы сделать все как надо, а я никогда не стал бы и наполовину таким, как ты, даже если бы ухлопал на это всю жизнь, а я расхаживал тут и думал, что я — лучше тебя, даже полумертвый и совершенно бесполезный для всех, потому что моя семья — древнего происхождения, потому что я лучше от рождения.
— Вот поэтому, — заявила я, — я тебя и ненавижу.
Она рассмеялась, словно я сказала нечто довольно остроумное.
— Если ты готова сделать такое ради того, кого ненавидишь, что бы ты сделала для того, кого любишь?
Я обнаружила, что неспособна ответить. К счастью, вошла врач, широкая, круглолицая, бледная. Увидев меня, она нахмурилась чуть-чуть сильнее.
— Кажется, — сказала она ровным голосом, который звучал бесстрастно, но подразумевал осуждение, — я не понимаю твоего друга, когда он пытается объяснить, что произошло.
Я бросила взгляд на Сеиварден, которая, беспомощно махнув рукой, сказала:
— Ничего из ее слов не понимаю. Я старался изо всех сил, и целый день она смотрит на меня так, будто я — биологические отходы, в которые она наступила.
— Наверное, это просто ее обычное выражение. — Я снова повернула голову к врачу. — Мы упали с моста, — объяснила я.
Выражение лица доктора не изменилось.
— Вы оба?
— Да.
Последовала минута невозмутимого молчания, а затем:
— Быть нечестным со своим врачом невыгодно. — И затем, когда я не ответила: — Ты — не первый турист, который вошел в запретную зону и получил травмы. Однако ты первая, кто заявляет, что упала с моста и выжила. Не знаю, то ли восторгаться твоим бесстыдством, то ли сердиться, что держишь меня за такую дуру.
Я не ответила. Что бы я ни придумала, это не даст такого удовлетворительного объяснения моим травмам, как чистая правда.
— Военнослужащие должны регистрироваться по прибытии в систему, — продолжала врач.
— Помнится, слышала об этом.
— Ты зарегистрировалась?
— Нет, потому что не служу ни в каких вооруженных силах. — Не совсем ложь. Я не военнослужащая, я часть оборудования. Одинокий, бесполезный фрагмент оборудования.
— Это учреждение не располагает оснащением, — сказала врач чуть более строгим тоном, чем минутой раньше, — необходимым для таких имплантатов и расширений, которые у тебя, очевидно, имеются. Я не могу прогнозировать результаты процессов заживления, которые запрограммировала. Тебе следует показаться врачу, когда вернешься домой. В Джерентэйт. — Последнее прозвучало с легким скепсисом, намеком на ее недоверие.
— Я намерена отправиться прямо домой, как только выйду отсюда, — сказала я, но про себя подумала, не сообщила ли о нас врач как о возможных шпионах. Решила, что нет, если бы она это сделала, то, вероятно, не выказывала бы подозрений, а просто дожидалась бы, пока власти нами займутся. Значит, она этого не сделала. Почему?