Стриган знала, чем обладает. Разумеется, она знала — и именно поэтому удирала. Если она не глупа — а я вполне уверена, что это так, — она отправилась в путь, как только поняла, что я собой представляю, и будет перемещаться, пока не окажется от меня так далеко, как только сможет забраться.
Но где это будет? Если я представляю власти Радча и нашла ее даже здесь, так далеко и от пространства Радча, и от ее дома, то где ей спрятаться? Наверняка она это поймет. Но что еще ей делать?
Несомненно, Стриган не настолько глупа, чтобы вернуться.
Тем временем Сеиварден скоро станет плохо, если я не найду ей кефа. Делать это я не собиралась. Здесь тепло и есть еда, и, возможно, я могла бы найти что-нибудь, какой-нибудь намек, ключ к разгадке, о чем думала Стриган, когда решила, что за ней идут радчааи, и бежала. Что-нибудь, что подскажет мне, куда она отправилась.
По вечерам в Орсе я ходила по улицам и смотрела на спокойную смердящую воду, темную за пределами отражений нескольких огней самого Орса и мерцания бакенов около запретных зон. Еще я спала и сидела бодрствуя на нижнем уровне дома — на случай, если кому-то понадоблюсь, хотя в те дни это бывало редко. Я завершала всю недоделанную за день работу и охраняла спящую лейтенанта Оун.
По утрам я приносила воду, чтобы лейтенант искупалась, и одевала ее, хотя местное одеяние требовало куда меньше усилий, чем форменная одежда, и она перестала пользоваться всякой косметикой два года назад, поскольку ее трудно было поддерживать в жару.
Затем лейтенант Оун обращалась к своим богам — четырехрукий Амаат с Эманацией в каждой руке стоял на сейфе внизу, но остальные (Торен, которому молились все офицеры на «Справедливости Торена», и несколько богов, имеющих особое значение для семьи лейтенанта Оун) располагались там, где лейтенант спала, в верхней части дома, им она и возносила утренние молитвы.
— Цветок справедливости — мир, — так начиналась молитва, которую произносил каждый радчаайский солдат, пробуждаясь, каждый день своей жизни в вооруженных силах. — Цветок правильности — красота в мысли и действии. — Остальные мои офицеры, все еще на «Справедливости Торена», жили по другому распорядку. Их утро редко совпадало с утром лейтенанта Оун, поэтому почти всегда голос лейтенанта был одинок в молитве, а голоса остальных офицеров звучали вдали хором. — Цветок пользы — это Амаат, единый и нераздельный. Я — меч правосудия… — Молитва читается антифонально, но в ней — только четыре стиха. Иногда я по-прежнему слышу ее, когда просыпаюсь, будто далекий голос звучит где-то позади меня.
Каждое утро в каждом официальном храме по всему пространству Радча жрец (который выполняет также функции чиновника-регистратора рождений и смертей и всевозможных договоров) проводит ритуал предсказания на день. Семьи и некоторые люди иногда делают то же самое, и никто не обязан посещать официальную церемонию, но это повод, ничем не хуже любого другого, показаться в обществе, поговорить с друзьями и соседями и послушать сплетни.
В Орсе пока нет официального храма — все таковые должны быть посвящены главным образом Амаату, другие боги занимают там менее значимые места, а верховная жрица Иккт не нашла возможным понизить статус своего бога в его собственном храме и не нашла близкого сходства Иккт с Амаатом, чтобы добавить радчаайские ритуалы к своим. Поэтому сейчас ритуалы проводились в доме лейтенанта Оун. Каждое утро цветоносы этого импровизированного храма убирали увядшие цветы у иконы Амаата и заменяли их свежими — обычно местными, с маленькими ярко-розовыми трехдольными лепестками; они росли в грязи, которая собиралась на зданиях или в трещинах в плитах, и очень походили на сорняки, но дети их просто обожали. А в последнее время на озере расцветали маленькие чашеобразные сине-белые лилии, особенно поблизости от окруженных бакенами запретных зон.
Затем лейтенант Оун приносила знаки — пригоршню увесистых металлических дисков — и расстилала ткань для ритуала. Все это, а также иконы, принадлежало ей лично, их подарили родители, когда она прошла испытания и получила назначение.
Иногда на утренний ритуал приходили только лейтенант Оун и дневной обслуживающий персонал, но обычно присутствовали и другие люди. Городской врач, несколько радчааи, которым здесь была пожалована собственность, орсианские дети, которые не желали слышать о школе или о том, чтобы явиться туда вовремя, и обожали блеск и звон падающих дисков. Иногда приходила даже верховная жрица Иккт — ее бог, как и Амаат, не требовал, чтобы последователи отказывались признавать других богов.
Когда знаки падали и замирали на ткани (или, к ужасу зрителей, укатывались с нее куда-нибудь, что затрудняло толкование), жрец, руководящий церемонией, должен был распознать образованный ими рисунок, затем определить соответствующий фрагмент текста священной книги и зачитать присутствующим. Лейтенант Оун не всегда могла с этим справиться. Поэтому она бросала знаки, я смотрела, как они выпали, а затем передавала ей соответствующие слова. «Справедливости Торена», в конце концов, почти две тысячи лет, и я видела почти все возможные комбинации.
По завершении ритуала она завтракала, обычно — ломтем хлеба из любого доступного местного зерна и настоящим чаем, а затем занимала свое место на циновке на помосте в ожидании просьб и жалоб текущего дня.
— Джен Шиннан приглашает тебя на ужин сегодня вечером, — сказала я ей тем утром. Я также завтракала, чистила оружие, ходила по улицам и приветствовала тех, кто со мной заговаривал.