Слуги правосудия - Страница 11


К оглавлению

11

Я побывала там, видела базу и ее запутанные, взаимопроникающие уровни, видела, где работала и жила Стриган, видела вещи, которые она оставила, когда однажды, без всякой кому бы то ни было известной причины, купила билеты на пять различных кораблей и затем исчезла. Чемодан струнных инструментов, лишь три из которых я могла назвать. Пять полок икон, ошеломительное собрание богов и святых, сработанных из дерева, из раковин, из золота. Дюжина пистолетов, скрупулезно снабженных ярлычками с номерами разрешений, выданных на базе. Все это были коллекции, которые начинались с единственных экземпляров, полученных в уплату и возбудивших ее любопытство. Аренда была оплачена Стриган полностью на сто пятьдесят лет вперед, и администрация базы оставила ее жилище нетронутым.

Я попала внутрь за взятку, чтобы посмотреть на коллекцию, которая привела меня туда: несколько разноцветных пятисторонних плиток, все еще ярких, как цветы на солнце, несмотря на тысячелетний возраст. Неглубокая чаша с надписью по золоченому краю на языке, которым Стриган не могла владеть. Плоский пластиковый прямоугольник — звукозаписывающий аппарат, как мне было известно. При прикосновении он воспроизводил смех и голоса, говорившие на том самом мертвом языке.

Как ни мала эта коллекция, собрать ее было нелегко. Гарседдианские артефакты редки, потому что, когда Анаандер Мианнаи осознала, что гарседдиане располагают средствами, позволяющими уничтожать радчаайские корабли и пронизывать радчаайскую броню, она приказала полностью уничтожить Гарседд и его народ. Те пятиугольные площади, цветы, все живое на всех планетах, лунах и базах в той системе — все погибло. Никто больше не будет там жить никогда. Никому и никогда не позволят забыть, что значит бросить вызов Радчу.

Не дал ли ей некий пациент, скажем, чашу и не отправилась ли она поэтому в путь за дополнительной информацией? И если в коллекцию попал один гарседдианский предмет, что еще могло попасть? Тот, кто дал ей это, мог и не знать, чем платит, — или знать и отчаянно желать избавиться от этого. Нечто, склонившее Стриган к бегству, к тому, чтобы исчезнуть, бросив, возможно, почти все, что у нее было. Нечто опасное, то, что она не смогла заставить себя уничтожить, избавиться наиболее эффективным способом.

То, чего я желала так сильно.

Я хотела пройти как можно дальше и как можно быстрее, потому мы шли часами, делая кратчайшие остановки, когда это было абсолютно необходимо. Несмотря на то что стояла безоблачная и ясная погода, как всегда на Нильте, я чувствовала себя слепой, хотя и думала, что уже научилась не придавать этому значения. Когда-то у меня было двадцать тел, двадцать пар глаз и сотни, к которым я могла получить доступ, если понадобится или захочется. Сейчас я способна смотреть только в одном направлении и, если поверну голову, увижу только обширное пространство позади, лишив себя возможности обозревать то, что находится впереди. Обычно я избегала слишком открытых пространств, чтобы быть уверенной в том, что за спиной, но здесь это невозможно.

Мое лицо сперва горело, несмотря на то что ветерок был легким, а затем онемело. Руки и ноги сначала заболели, поскольку я покупала перчатки и сапоги без намерения преодолеть пешком шестьдесят километров по холоду, а затем стали тяжелеть и цепенеть. Мне еще повезло, что я не приехала сюда зимой, когда температура могла быть значительно ниже.

Сеиварден, должно быть, так же холодно, но она шла равномерно, потому что я тянула ее за собой, она равнодушно делала шаг за шагом, волочила ноги по заснеженному мху, опустив взгляд, не жалуясь и вообще не произнося ни слова. Когда солнце опустилось почти к горизонту, она слегка передернула плечами и подняла голову.

— Я знаю эту песню, — сказала она.

— Что?

— Ту песню, что ты мурлычешь. — Она медленно повернула ко мне голову, на ее лице не отражалось ни беспокойства, ни растерянности. Интересно, подумала я, пыталась ли она скрыть свой акцент. Вероятно, нет — под кефом ей было все равно. В пространстве Радча это произношение показывало ее принадлежность к богатому и влиятельному клану, к тем, кто после прохождения тестов на способности в пятнадцать лет получает престижное назначение. За пределами этих территорий ее произношение легко подсказывало злодею — богатому, порочному и бесчувственному — тысячу развлечений.

До нас донесся слабый звук флаера. Я повернула голову на ходу, окинула взглядом горизонт и увидела его, маленького и далекого. Он летел низко и медленно, словно тащился по нашему следу. Это не спасатели, я уверена. Монета упала не той стороной, и теперь мы на виду и беззащитны.

Мы шли, а звук флаера становился все ближе. Мы не могли оторваться от него, даже если бы Сеиварден не начала спотыкаться, — пока она еще удерживалась от падения, но силы были явно на исходе. Она начала говорить сама с собой, словно видела вокруг нечто, значит, действие кефа заканчивалось. Я остановилась, отпустила ее руку, и она застыла рядом со мной.

Флаер проплыл над нами, заложил вираж и приземлился на нашем пути, метрах в тридцати. Либо они не могли подстрелить нас с воздуха, либо не хотели. Я сбросила рюкзак и ослабила застежку куртки, чтобы легче было добраться до пистолета.

Из флаера вылезли четверо: владелица прокатной конторы, двое, кого я не узнала, и посетительница бара, которая назвала меня «крутой малышкой» и которую я хотела убить, но воздержалась. Я запустила руку под куртку и взялась за пистолет. Выбор у меня ограничен.

— Где твой здравый смысл? — воскликнула хозяйка конторы, когда им осталось до нас пятнадцать метров. Все четверо остановились. — Нужно оставаться рядом с флаером, когда он садится, чтобы тебя могли найти.

11